Патрик Шиха: Жизнь в ночном режиме

Вскоре на экраны Украины выходит лента режиссера Патрика Шиха «Зверь в джунглях»: он является адаптацией романа Генри Джеймса начала прошлого века, хотя действие фильма разворачивается в современном ночном клубе. Как подобная идея пришла в голову автора и зачем ему это понадобилось, вы можете узнать из интервью, которое имело место в январе этого года в Париже.
- Хочу попросить вас пояснить, как правильно произносится ваша фамилия?
Шиха, хотя это не имеет никакого значения.

- Имеет, поскольку я буду публиковать наше интервью на кириллице, и я считаю нужным правильно передать произношение вашей фамилии. Расскажите немного о вашем творческом пути, поскольку у нас вас не знают.
Это не удивительно и не стоит извиняться. Я и сам себя не знаю и не уверен, что другие могут меня знать. Я – из Австрии, мой отец – ливанец, а мать – венгерка, рос я в Вене, но изучать моду я приехал в Париж. Я был мечтательным ребенком, который представлял себе многочисленные параллельные миры. И мода 90-х годов представлялась мне одним из них. Так что прикладным искусствам я учился здесь (в Париже – АП), потом начал работать в этой области, но очень быстро понял, насколько я заблуждался. Я обнаружил, что мода – это замкнутый мир, мир абстрактных фантазмов, мир закрытых окон. А еще я понял, что мне не хватает улицы и я опять приступил к поискам. Я обратил свой взгляд на кино: в Брюсселе я выучился на монтажера, потом стал ассистентом режиссера, а затем начал снимать собственные фильмы. И все же в моих фильмах осталось что-то от мира фантазмов, которым является мода. В понимании того, что многое – поверхностно: свет, одеяния. Но дело не только в нашей одежде, но и в том, как мы в ней выглядим. И, с другой стороны, есть шероховатости имиджа: что скрывается под оберткой? Кто ему противостоит? Возможно, это видно больше в моих документалках, чем в «Звере в джунглях» - что-то, таящееся между оберткой и шероховатостью жизни.
- А сколько вы сняли документальных фильмов? И сколько игровых?
Я начинал с короткометражек – как игровых, так и документальных. А вообще я снял 3 игровых полнометражных ленты и 2 документальных, первая из которых была в Венеции, а остальные были в Берлине. Конечно же, документальные и игровые ленты разнятся в смысле их производства, но документалки научили меня любить актеров. Как делать что-то вместе. И вопрос не в том, как я ими управляю, а в том, как я в качестве зрителя, готов воспринять то, что увижу. Могу сказать, что документалки научили меня ценить игровое кино – научили быть более пассивным, быть в первую очередь зрителем.
Я редко говорю о том, чего хочу, потому что хочу немногого. Но я должен любить людей для того, чтобы подтолкнуть их к творчеству.

- А как у вас родилась идея адаптировать роман Генри Джеймса, написанный в 1903 году, и перенести его в наше время?
Во-первых, мне этот роман давно нравился, хотя это не повод: есть много вещей, которые мне нравятся, но так и не превращаются в фильмы. Но этот роман живет во мне лет пятнадцать, и я чувствую, что он не отпускает меня. И, как мне кажется, это все из-за истории, которая в нем рассказана. История мужчины и женщины, которые ждут чего-то – чего-то более значительного – и из-за этого жизнь проходит мимо. Мне кажется, что есть в этом что-то очень человеческое, что все мы можем разделить. В какой-то степени нам всем это знакомо: битва между фантазией и реальностью, между нашими мечтами и повседневностью.
Во-вторых, мне очень нравятся фильмы, которые говорят о времени – или же которые создают свое собственное время. И в этом романе есть очень странное время – оно очень продолжительное, но в любом случае оно – потерянное.
Более того, этот роман имеет самое непосредственное отношение к кино. Разве это не фильм о нас, зрителях? Это фильм о зрителе. И именно поэтому у некоторых зрителей возникают проблемы с фильмом. Потому что он о нас. Почему мы ходим в кино? Что мы там ищем? Может быть, мы ищем жизнь, которая больше, чем сама жизнь. И, возможно, надеясь найти в кино жизнь больше, чем жизнь, мы упускаем настоящую жизнь, которую мы проживаем.
С самого начала я понимал, что не буду снимать фильм о начале прошлого века, да и отношения мужчина-женщина, в том виде, в котором они представлены в романе, меня не интересовали. Я хотел изменить все это. И когда мне в голову пришла идея ночного клуба, дискотеки, я понял, что это оно – перенеся действие туда, я смогу реализовать эту экранизацию. Разве клуб — это не реальное место, где мы ждем чего-то большего, чем жизнь, другой жизни? Видите ли, в клубе существует это трение между фантазией и реальностью. Как в церкви или на войне. Это нечто большее, чем жизнь.
- Насколько радикально вы переделали роман Джеймса, экранизируя его и перенося действие на 100 лет вперед?
Мой фильм – точная экранизация в смысле идеи и истории, но ни в коем смысле с точки зрения места и способа повествования. Конечно же, мы что-то добавили в историю, но сам роман – очень прост, как просты греческие мифы.
Здесь присутствуют базовые моральные принципы. И в то же время это настоящая загадка. Что это за зверь? Почему они слепы? Разве они не живут дольше других? Правильно ли они поступили, ожидая чего-то? В общем, такие вопросы, на которые у меня нет ответа. Так что перенос их в ночной клуб, очевидно, был в некотором роде довольно радикальным. Я не знаю. Но я никогда не думал об этом под таким углом зрения. Мне скорее казалось, что ночной клуб - это место, где такие вопросы задаются, это скорее место, где вы их проживаете.
- Вы уже начали отвечать на мой следующий вопрос, но я все же позволю себе несколько вернуться назад. Ночной клуб – один из главных персонажей вашего фильма. Какую историю (или истории) он позволяет вам рассказать – историю музыки, историю как таковую или же историю времени?
Да, я уже говорил, что мне нравятся фильмы о времени, а ночной клуб – одно из мест, где можно подобный фильм снять. Там есть и время для праздника, и утраченное время, и пустое время, но и время, наполненное эмоциями. И, что важно, время там нелинейное, ведь неясно, когда мы находимся в ночном клубе. То ли в 4 утра, то ли в 10 вечера, то ли в 3 часа дня? И ночной клуб - этот лабиринт времени и пространства - показался мне лучшим местом, чтобы рассказать об этом.
Герои фильма находятся в своеобразном лабиринте пространства и времени, в котором они заблудились, в котором они вместе, но они теряются в нем. Но это ни в коем случае не моральное осуждение ночных клубов, я люблю ночные клубы. Напротив, мой фильм — это гимн ночным клубам.
- А что, по вашему мнению, толкает Мэй и Джона проходить мимо собственных жизней?
Если бы у меня был ответ, я не уверен, что снял бы этот фильм. Но я чувствую, что их вера абсолютна, их обоих. И я не уверен, что движущей силой является Джон, возможно, это Мэй. Именно она произносит фразу: «Мне нравится, когда жизнь похожа на роман». Мне кажется, что эта фраза очень важна для фильма. Мэй хочет играть в жизнь, она хочет, чтобы жизнь была большой – как большой роман 19-го века. Они надеются дождаться чего-то абсолютного. И мы делаем то же самое, когда мы делаем фильм. Я снимаю фильмы, так что в этом я ее понимаю.
Снимая фильм, я делаю это не ради денег, не для фестивалей или признания – это бессмысленно. Признания вообще не существует. Я делаю это для того, чтобы жить богаче, по-настоящему. Я думаю, что мы все делаем для того, чтобы жить насыщенной собственной жизнью. И у героев моего фильма есть это немного детское желание не идти на компромисс, а действительно жить все время. Но, очевидно, если вы живете абсолютно все время, это немного похоже на смерть.
Но я не могу всего объяснить словами… И я знаю, что в наши дни это не очень модно. Иные режиссеры очень хорошо умеют объяснять свои фильмы. Они прекрасно их понимают. А я не уверен, что понимаю свои фильмы. Фильм, как и любое настоящее произведение искусства, не должен быть объяснимым, на мой взгляд. Возьмите хотя бы того же Девида Линча. Журналисты и многие зрители уверены, что он знает ответы на вопросы, которые им неизвестны. А я уверен, что это не так. Я не думаю, что он знает то, чего не знаем мы. И, возможно, именно это делает фильмы живыми.
- А как вы выбирали исполнителей главных ролей – Анаис Демустье и Тома Мерсье?
Я просматривал многих актеров, но чувствовал, что только Анаис и Том действительно хотят сняться в этом фильме – каждый по своим причинам. Да и к тому же, я не знаю, как мы вообще выбираем того или иного человека. Это в какой-то степени сродни влюбленности. И прежде всего я влюбился в их различия – они совершенно разные.
К тому же, они были готовы не понимать фильм. Иногда они играли, не зная, что именно они играют. Но они так много отдавали, они отдавали фильму самих себя.
Были сцены, когда Анаис останавливала меня и говорила: "Я не знаю, что я здесь играю. Я не знаю, что это значит, но это очень сильно». Например, в последний день она сказала мне: "Я никогда не снималась в настолько эротическом фильме». И это при том, что они ни разу не прикасаются друг к другу.
А Том должен играть человека, который не живет. Это очень, очень сложно, это очень физически тяжело. Дело не только в том, что он ничего не делает - внутри него все бурлит, но он не живет. При этом важно, что он - не извращенец, он просто человек, который находится во власти своих убеждений.

- Насколько важно для вас было пригласить на роль Физиогномистки Беатрис Даль?
Я написал эту роль для нее. А в 2009 году я снял с ней фильм Domain. И я очень соскучился по Беатрис как по актрисе, хотя в жизни мы иногда видимся.
Она - актриса, которой я восхищаюсь за ее интеллект, форму проявления ее эмоций, которые очень удивительны и очень трогают меня. И это роль именно для нее. Если вы знаете Беатрис в реальной жизни, вы не знаете, что она думает, но вы знаете, что она всегда о чем-то думает.
Роль Физиогномистки просто создана для нее. Ведь для хорошего физиогномиста, например, в каком-нибудь клубе в Берлине, важно вот что: дело не в деньгах, не во внешности, а в том, чтобы увидеть, как далеко вы готовы зайти. И увидеть людей, которые сами не знают, чего хотят. И я думаю, что она прекрасно передает это в фильме.
- А где вы снимали фильм? Мы видим один ночной клуб или несколько?
Самый большой клуб снимался в настоящем клубе в Брюсселе. Его создали в бывшем кинотеатре 50-х годов с балконом. Мне понравилась эта идея. Балкон был очень важен. Я всегда знал, что хочу место с балконом.
В некоторых ночных клубах, даже если там нет балкона, есть место, откуда можно наблюдать за залом. Это очень важное место. Оттуда вы можете наблюдать за другими, воображать истории, наблюдая за танцорами. По разным причинам, из-за совместного производства и желания, есть элементы вроде туалетов, которые мы снимались в Вене. Потом мы эти клубы объединили в один.

- А как вам удалось найти финансирование для этого фильма?
Я работаю с одними и теми же продюсерками уже 18 лет. Из Aurora Films. Думаю, мы понимаем друг друга. Это битва. Я восхищаюсь ими. Они взяли на себя этот риск. Они знали, что мы делаем. Они хотели это сделать. Хотя на бумаге это выглядело очень холодно или серьезно. Или радикально. И это очень странно, ведь здесь есть настоящие эмоции.
Мы сняли фильм. Я показывал его в Берлине в прошлом году. И многие там подходили и говорили, в положительном или отрицательном смысле, что он - странный. Это комплимент или критика. И мне стало немного грустно. Потому что я не знаю, настолько ли он странный. Я не уверен, что считаю его странным. Конечно, он немного странный. Я не настолько глуп, чтобы отрицать это. Но именно так я вижу жизнь. Жизнь в ночном режиме. Ночную жизнь. Если хотите, это реализм ночи - странный, если вам так угодно. Но это было еще сложнее финансировать. А мои продюсерки - люди, которые изобретают. Мы рисковали. Но мы все вынуждены рисковать. В этом весь смысл кинематографа. Это не самый комфортный фильм. Но это неважно. Я, конечно, не жалуюсь. Красота меня и моих продюсеров в том, что мы смогли сохранить нашу свободу. Свобода — это важно. И это не свобода делать то, что хочешь. Это свобода жить по-настоящему. Жить своими фильмами. И верить, что они имеют связь с реальной жизнью.