Шарль Тессон: Кино – повсюду
8-й Одесский международный кинофестиваль почтил своим присутствием один из самых значительных кинокритиков мира – француз Шарль Тессон, который, имея выбор между главным международным жюри фестиваля и жюри национального украинского конкурса, отдал предпочтение именно последнему. Причины своего выбора месье Тессон, несколько лет руководивший самым знаменитым критическим журналом кинематографического мира Cahiers du Cinema, а сейчас возглавляющий важнейшую каннскую секцию «Неделя критики», пояснил в интервью корреспонденту национального портала kino-teatr.ua. Естественно, этим тематика беседы, краткую запись которой мы предлагаем ниже, не ограничилась.
КТ. – Я знаю, что в те времена, когда вы возглавляли Cahiers du Cinema, кино для вас было повсюду.
ШТ. – да-да.
КТ. – А сейчас какова для вас ситуация? С учетом всех этих изменений – расцвета телесериалов, прихода Netflix и так далее?
ШТ. – Очевидно, что очень многое изменилось. Что касается сериалов, то уже возникла своя культура восприятия этих произведений, появилась своя отдельная сериальная синефилия, которая прекрасно сочетается с синефилией классической. И все же этот феномен меня несколько тревожит, поскольку он еще больше размывает понятие классической синефилии: мы привыкли понимать под этим термином некоторые глобальные, энциклопедические знания о кино, тогда как сейчас возникает все больше нишевых синефилий – есть любители японского кино или латиноамериканского, а теперь к ним прибавились еще и любители сериалов. То есть эти люди любят и знают все о «своем» кинематографе, и игнорируют все остальное. А с Netflix – это другая проблема: его приход ставит под угрозу саму идею кино, ведь его создатели утверждают, что больше не нужно ходит в кинотеатр. Ведь теперь можно увидеть фильм, не выходя из дома – не нужно даже приобретать какой-то носитель. А это в корне меняет процесс восприятия кинематографа – кинозал был местом совместного восприятия, местом, где люди разделяли одно и тоже удовольствие, это было одним из социальных опытов. И меня это очень волнует.
КТ. – Например, как тот корейский фильм в Каннах («Окча» - КТ.), который не выйдет в кинотеатрах?
ШТ. – Именно, я его в Каннах не посмотрел и не являюсь абонентом Netflix, а это значит, что у меня не будет возможности его увидеть. Но у этого процесса есть и другая сторона. Американские мейджоры все больше и больше уходят в кино как развлечение, снимают все больше блокбастеров вроде «Трансформеров» и все меньше обращают внимание на авторское кино, даже если под автором мы пониманием режиссеров вроде Тарантино. Даже Вуди Аллен там относится к меньшинству. А вот платформы вроде Netflix или Amazon достаточно умны, чтобы давать возможность снимать и таким режиссерам.
КТ. – Да, согласен, но тут есть одна странность, с моей точки зрения. Например, такой режиссер-автор как Мартин Скорсезе, новый фильм которого будет произведен Netflix.
ШТ. – Да-да.
КТ. – Он что, не хочет, чтобы его фильм вышел в кинотеатрах? Как это можно объяснить?
ШТ. – Да, я в этой ситуации тоже вижу огромное противоречие. Ведь фильм существует в единстве множества носителей, и если кинозал выпадет из этой хронологии, для меня это станет огромной проблемой. Ведь по своей природе кинематограф – одновременно и коллективное и индивидуальное искусство, и исчезновение кинозала сильно травмирует зрителя, значительно трансформирует его. Ведь просмотр в зале, помимо всего прочего, предполагает его непрерывность, а просмотр на планшете или смартфоне постоянно прерывается всяческими СМС-ками или же может быть просто остановлен в любой момент самим зрителем. Более того, у всех теперь есть смартфоны, айподы, компьютеры, телевизоры и прочее – то есть образы идут со всех сторон, в отличие от кинотеатра, где в зале зритель посвящал все время – полтора или два часа непрерывно – просмотру. Конечно, для меня зал – это нечто священное, но не в той же степени, что и церковь, но все же сейчас зритель, распыляя свое время просмотра, теряет огромное его количество и тем самым меняет свое восприятие произведения. И ведь понятие времени – одно из главных понятий кинематографа, так что если говорить о мутации кинематографа, то речь не только о носителе, но и о времени, его потерях. И если раньше в зале фильм являлся хозяином нашего времени (по крайней мере на время просмотра), то теперь мы пытаемся руководить временем, останавливая и возобновляя просмотр в любое время.
КТ. – Ясно. А теперь давайте вернемся к Одесскому фестивалю. Вы здесь впервые?
ШТ. – Да, впервые – и в Украине, и в Одессе.
КТ. – А когда вы приехали?
ШТ. – В понедельник.
КТ. – То есть вы не видели «Дамское счастье» на Потемкинской лестнице?
ШТ. – К сожалению, нет. Ведь увидеть фильм Жюльена Дювивье 30-х годов на легендарной Потемкинской лестнице – это просто мечта. А вы там были?
КТ. – Да, я присутствовал на всех восьми показах на Потемкинской лестнице. И что впечатляет в первую очередь во время этих показов, это то, когда видишь, что художественные приемы и приемы технические, придуманные выдающимися художниками почти 100 лет тому назад, не теряют своей актуальности, они работают. Публика, достаточно случайная по своему составу – люди ведь по большей части не представляют ни кто такой Дювивье, ни то, что фильм снят по роману Эмиля Золя – отлично реагирует в нужных местах, зрители аплодируют и так далее.
ШТ. – Что ж, это великолепно!
КТ. – Да, для меня эти показы – одно из самых ценных событий этого фестиваля.
ШТ. – Понимаю: когда видишь, что тот или иной фильм пересекает времена и эпохи, преодолевает культурные различия и говорит с людьми – это чудесно.
КТ. – Да, и можно сказать, что эти фильмы преодолевают даже границы идеологий! Я помню, как во время первого показа на Потемкинской лестнице эйзенштейновского «Броненосца «Потемкина» было два момента – когда над броненосцем поднимают красное знамя и когда эскадра решает не расстреливать своего взбунтовавшегося флагмана – когда 15 тысяч зрителей на лестнице аплодировали совершенно неистово.
ШТ. – Да-да, вам можно только позавидовать!
КТ. – А когда вы принимали приглашение Одесского фестиваля, что послужило решающим аргументом? Возможность увидеть современное украинское кино?
ШТ. – Именно! Ведь мне на выбор предлагали войти или в главное Международное жюри или в Международное жюри Национального конкурса, и я выбрал именно последнее – меня в первую очередь интересовало актуальное состояние вашего кинематографа.
КТ. – И многое вам уже удалось увидеть?
ШТ. – Нет, пока немного. Я посмотрел «Диксилэнд», документальный фильм Романа Бондарчука, и узнал, что у него есть еще и первый большой фильм, который мне неизвестен – надо будет обязательно посмотреть. И так получилось, что я знаком со следующим его фильмом «Вулкан», который представлен на рассмотрение Фонда помощи кинематографиям мира Национального центра кинематографии Франции, в правление которого я вхожу. И еще я посмотрел «Уровень черного» Валентина Васяновича, который был оператором на «Племени» Слабошпицкого.
КТ. – И как вам?
ШТ. – Я не могу особо распространяться по этому поводу…
КТ. – Я понимаю – вы член жюри, но я ведь и не спрашиваю дадите ли вы ему приз?!
ШТ. – Уж на первой же сцене фильма мне стало интересно, сможет ли автор выдержать весь фильм в таком же духе и сможет ли он таким образом нарисовать портрет 50-летнего мужчины, переживающего по этому поводу депрессию. И надо сказать, что последняя (или предпоследняя) сцена, когда он лезет по стене – весьма красивая и интригующая, и это простая, но хорошая метафора попытки выхода из депрессии. Сможет ли он залезть на сцену или упадет? И потом похороны кота, каталка его отца, другие детали и сцены – мне нравится подход автора, выстраивание им внутреннего пространства сцены и кадра. Да и выбор главного героя – фотографа – тоже удачен. Фильм, конечно, не назовешь выдающимся, но ведь и для перехода от одного фильма (месье Тессон имел ввиду «Племя») к другому тоже нужно время. Но это интересно.
КТ. – А есть ли шанс, что когда-то на каннской «Неделе критики» будет украинская тенденция?
ШТ. – Можно сказать, что она уже появилась: вспомните хотя бы «Племя» Мирослава Слабошпицкого, которое завоевало мировую известность. И тут надо сказать, что мы (команда «Недели критики» - КТ.) подобного не ожидали, да и Мирослав, кажется, тоже. Но факт остается фактом – фильм «Племя» очень и очень мощно заявил о существовании нового украинского кинематографа на весь мир. Это очень жесткий фильм по отношению к украинской реальности, а – с другой стороны – это очень мощный кинематографический объект и по манере постановщика, и по хореографии, которая уникальна. Но теперь для Мирослава настал очень ответственный момент – после столь громкого первого фильма снять следующий, над которым, кажется, он сейчас работает. И от его качества очень многое зависит. А в целом, я только начинаю знакомится с новым украинским кинематографом, о котором знаю очень мало. Но, возвращаясь к «Диксилэнду» Романа Бондарчука, то могу сказать, что режиссер умеет очень многое рассказать о своих героях весьма лапидарными средствами. Роман меня заинтересовал, так что обязательно посмотрю «Украинских шерифов».
КТ. – Что ж, спасибо за уделенное время и всяческих вам творческих успехов.
Алексей Першко 20 августа 2017
