«ДОГВИЛЬ». В ЖИВЫХ ОСТАНЕТСЯ ТОЛЬКО ОДИН

Говоря откровенно, Триер снял телеспектакль – жанр, популярный в советское время, но наводящий смертельную тоску. Но при таком подходе все расставляется на свои места. И декорации, условно применительные для театра, но «новаторские» для кино. И длинные монологи, словно взятые из мыльных опер. В «реальной жизни», столь восхваляемой авторами «Догмы» все происходит динамичнее. Нет, при этом фон Триер превосходно чувствует глубину кадра (или сцены?). Но хорошая режессура заключается не только в этом.

Сюжет «Догвиля» до банального предсказуем. Точнее, он уже использовался не раз. И далеко не два. Потому за трагическим превращением Принцессы в Золушку лучше следить с наблюдательской точки зрения. Здесь интересно уже не содержание, но форма. При этом фон Триер повторяется. Во-первых, обнаружилось, что у культового режиссера некий зуб на американскую глубинку. Обличение социума, воспринятое в «Танцующей в темноте» как гражданский протест, в «Догвиле» превращается в тривиальный прием. И там, и там, под каток добропорядочных внешне, но прогнивших изнутри «среднестатистических американцев» попадает женщина. Это еще один образ, таскаемый фон Триером из картины в картину. При том, из Грейс в «Догвиле» он делает сексуальную страдалицу – прямая параллель с «Рассекающей волны». Но при всем этом режиссер не рассказывает ничего нового. В том, что в каждом из нас есть как доброе начало, так и злое – известно давно. И что люди проявляются по-разному в одних и тех же ситуациях, но под действием малоотличимых факторов - тоже не новость. Собственно, весь «Догвиль» построен на этом. Есть ситуация: девушка по имени Грейc, желающая укрыться в симпатичном городишке. И жители его сперва очень милы. Равновесие нарушают приезды полицейских. Ничего не меняя по сути – только форму объявления о розыске, они меняют отношение жителей к данной ситуации. Одним словом, фильм о ситуативности человеческого мышления.

По-настоящему хороша разве что сцена разговора Грейв со своим отцом. Это кульминационный момент фильма, где режиссер высказывает собственную точку зрения по поводу всего происходящего. Отец-ганстер жестко клеймит «высокомерие» дочери. Правда, под высокомерием он имеет ввиду некое «донкихотсво» своей кровинушки. Мессианство, по мнению отца (или Триера?) - высшая степень высокомерия. И Грейв, до того испытывающая мазохистические страдания, переходит в новую ипостасть. Теперь она – не мать Тереза. Она – карающий меч инквизиции. И власть ей нужна для того, чтобы сделать мир лучше. Первый шаг к «улучшению мира» - жестоко расстрелянный и тщательно сожженый Догвиль. И застреленный собственноручно любимый в придачу. Как по мне, немного попахивает фашизмом. Тогда тоже хотели сделать мир лучше. По своему, конечно, разумению. При этом впечатляет, как фон Триер снял сцену расстрела – с приставлением автоматов к грудным детям. Отсутствие крови и театральная опять-таки ненатуральность делают эту сцену еще трагичнее.

Догвиль уничтожен, остался только пес Моисей. Отсюда, по правде говоря, и название статьи. Кстати, на Каннском фестивале фильм особым успехом не пользовался. То ли мода на Триера проходит, то ли в моде – нечто иное. Пока же режиссера можно поздравить с тем, что он семимильными шагами идет к коммерциализации. Первый признак – Триер начал снимать кино не об ощущениях, а о сюжете. Конечно, остались рудименты новаторства а-ля «пьяный оператор», когда от расфокусов и качки начинаются приступы морской болезни. Или – тусклая пленка с крупным зерном, используемая Триером. Но популярная красивая актриса – Николь Кидман - уже приглашена. А это уже приманка для массового зрителя. В данном случае нет никакой попытки обличить Триера – простая констатация фактор. В конце концов, явления перехода из «инди» в «коммерцию» происходят часто. Если не повсеместно. Между творчеством и ремеслом очень часто лежат деньги. Об этом легко писать, но сложно балансировать самому. Потому, на самом деле, фон Триеру не позавидуешь. Он просто стал заложником собственной популярности.